Отрывки из книги «Антирак»
Шок
«Я никогда не забуду тот октябрьский вечер в Питсбурге: я мчусь на мотоцикле в Исследовательский центр; деревья вдоль дороги пламенеют красками осени… В Центре меня ждут Джонатан и Дуг, нам предстоит очередная серия экспериментов. Помогают нам в этом (за скромное вознаграждение) наши студенты: «подопытного» вкатывают в томограф, где он выполняет различные интеллектуальные задания, а мы фиксируем показания аппарата. Студенты обожали наши исследования и всегда ждали цифровой снимок своего головного мозга: получив его, они тут же спешили приспособить картинку в качестве заставки для монитора своего компьютера.
К восьми часам появляется первый студент. Второй, которому было назначено на девять-десять часов, не приходит. Джонатан и Дуг предлагают мне побыть «подопытным кроликом». Я, конечно, соглашаюсь – из нас троих я хуже всех разбираюсь в технике. Забираюсь в томограф – тесную трубу, где приходится лежать с руками, плотно прижатыми к телу, почти как в гробу. <…> Джонатан и Дуг сидят в соседней комнате, за пультом управления, мы общаемся по громкой связи. И тут я слышу: «Давид, у нас проблема. Что-то не то со снимками. Придется начать все сначала». Ладно, я жду. Начинаем снова. <…> Голос Джонатана: «Слушай, тут непорядок. Мы сейчас придем».
Они подходят к томографу, чтобы выдвинуть стол, на котором я лежу, и, выезжая из трубы, я вижу на их лицах странное выражение. Джонатан кладет мне руку на плечо и говорит: «Эксперимент проводить нельзя. У тебя там одна штука в мозгу». <…> Сомнений быть не могло: в области предлобной коры справа имелось что-то округлое размером с грецкий орех. При таком расположении это не могла быть доброкачественная опухоль, которые мы иногда видели <…>. Я не мог питать иллюзий по поводу того, что мы обнаружили. На поздней стадии рак мозга без лечения убивает человека за шесть недель, с лечением – за полгода. Я не знал, какая стадия у меня, но знал статистику. Мы все трое молчали, не зная, что сказать».
Принятие
«Я лежал в постели и смотрел, как к потолку поднимается тонкая струйка дыма от моей сигареты. Уснуть я не мог. Я потерялся в своих мыслях. Внезапно я абсолютно четко услышал свой собственный голос: он звучал внутри меня с поразительной мягкостью, уверенностью, ясностью – это было совершенно новое ощущение, доселе мне не известное. Я не контролировал его, и все же этот внутренний голос принадлежал мне. В тот момент, когда в голове стучало «Не может быть, чтобы это случилось со мной, это невозможно», мой голос сказал: «Знаешь что, Давид? Очень даже может, и это не конец света».
И тут произошло что-то необъяснимое, странное: с этой секунды с меня словно сошел паралич. Мне открылась очевидность: да, такое возможно, это часть человеческой жизни, до меня это пережило множество людей, и я тут не исключение. Нет ничего страшного в том, чтобы просто быть человеком, полностью человеком. Мой мозг сам нашел способ облегчить мое состояние. Позже, когда мне снова делалось страшно, я должен был научиться владеть своими эмоциями… Но в тот вечер я уснул, а наутро смог пойти на работу и действовать так, чтобы начать противостоять болезни и взглянуть в лицо собственной жизни».
Известие
«Когда на другом конце провода, по ту сторону Атлантики, раздался веселый голос отца, у меня защемило сердце. Возникло ощущение, что я собираюсь всадить в него нож. Я постарался уцепиться за то, что знал, и стал буквально следовать инструкциям, которые в свое время давал своим коллегам. Сначала сообщить факты – коротко, не вдаваясь в объяснения. «Папа, у меня обнаружен рак… мозга. Анализы подтвердили диагноз. Это довольно серьезная форма, но не самая плохая. Говорят, с этим можно прожить несколько лет, боли будут терпимые». Теперь ждать. Не заполнять паузу пустыми фразами. Я услышал, как голос отца дрогнул. Потом он с трудом выговорил: «Давид… не может быть…» У нас не принято было шутить на подобные темы. Я знал, что он все понял. Я еще помолчал, представляя, как он сидит в своем кабинете, выпрямившись в кресле, в той позе, которую я так хорошо знал, готовясь принять бой, как он это умел на протяжении всей своей жизни. Он никогда не уклонялся от схватки <…>. Но сейчас схватки не будет. Ни военных действий, ни острой статьи, которую нужно написать. Я перешел к третьей части: теперь поговорить о том, что конкретно я собираюсь делать. «Я буду искать того, кто меня прооперирует. В зависимости от того, что они обнаружат во время операции, мы решим, надо ли делать химию или облучение». Он услышал меня и принял случившееся.
Вскоре я обнаружил, что болезнь дала мне возможность впервые вкусить что-то вроде нового самоощущения, которое было не лишено достоинств. Например, меня долгое время мучил страх не оправдать тех огромных надежд, которые возлагал на меня отец. Я был старшим сыном, и он ставил планку очень высоко. Он никогда не говорил этого прямо, но я знал, что разочаровал его, став «всего лишь» врачом.
Он хотел, чтобы я пошел в политику и преуспел там, где, может быть, он сам не до конца реализовал свои амбиции. Больше, чем тяжелой болезнью в 30 лет, я уже не мог разочаровать его! И вдруг я почувствовал свободу. Обязательства, давившие на меня с раннего детства, в одно мгновение исчезли. Мне больше не надо быть первым в школе, в университете, в науке… Мне больше не нужно участвовать в бесконечной гонке за совершенством, за властью, за интеллектуальной безупречностью. Впервые в жизни у меня было чувство, что я могу сложить оружие и вздохнуть».
Жить
«Я вдруг оказался в сером мире, мире людей без званий, без свойств, без профессии. Никому не интересно, чем они занимаются или о чем думают, – интерес представляют только их последние рентгеновские снимки. Я заметил, что большинству врачей не удавалось относиться ко мне одновременно как к пациенту и как к коллеге. Однажды в гостях я столкнулся с моим онкологом, блестящим специалистом, которого я очень ценил. Я увидел, как он побледнел, встал из-за стола и распрощался под каким-то невразумительным предлогом. У меня вдруг возникло ощущение, что существует некий «клуб живых» и мне дают понять, что я из него исключен. Мне стало страшно. Страшно, что меня будут воспринимать как человека другой породы – породы людей, которые определяют себя через свою болезнь. Страшно сделаться невидимым. Страшно перестать существовать еще при жизни. Возможно, мне предстояло вскоре умереть, но я хотел оставаться живым до самого конца!»
Рецидив
«Узнать, что у тебя рак, – это шок. Ты чувствуешь, что тебя предали жизнь и твое собственное тело. Но узнать, что болезнь вернулась, ужасно. Ты вдруг обнаруживаешь, что чудовище, которое ты уже считал поверженным, не умерло, а шло за тобой по пятам в темноте и наконец настигло тебя. Неужели от него никогда уже не будет покоя?
Когда мне сказали, что у меня рецидив, передо мной мгновенно пронеслись все страдания и весь ужас, пережитые в первый раз, и я сказал себе, что у меня нет сил пройти через это испытание снова. <…> Я вышел пройтись в одиночестве. Голова гудела. Я до сих пор не могу забыть то смятение, которое охватило меня тогда. Наконец мне удалось сосредоточиться на дыхании, успокоить бурю мыслей и обратиться внутрь себя со словами, которые в чем-то очень напоминали молитву: «О мое тело, мое существо, моя жизненная сила, поговори со мной! Дай мне почувствовать, что с тобой происходит… Объясни, почему ты позволяешь так поступать с собой... Скажи мне, в чем ты нуждаешься. Скажи мне, что тебя питает, что придает тебе сил, что лучше всего защищает тебя. Скажи, как мы сможем вместе пройти этот путь, потому что я один, своей головой, не справился и теперь не знаю, что мне делать...» Через пару часов ко мне вернулось самообладание, и я был готов обходить врачей по новому кругу».
Доверие
«Как и большинство пациентов, чем больше я получал информации, тем больше терялся. Каждый врач, который меня осматривал, каждая научная статья, которую я читал, каждый сайт в интернете, на который я заходил, приводили весомые и убедительные аргументы в пользу того или иного метода лечения. Как тут сделать выбор?
В итоге, только глубоко погрузившись в себя и прислушавшись к себе, я в конце концов смог почувствовать, что будет верным именно для меня. Я отказался от сверхсовременного метода с использованием новейших технологий, когда рукой врача водит компьютер, потому что тот, кто мне предложил его, рассказывал исключительно о технической стороне дела и, казалось, больше интересовался своим роботом, чем моими страхами, сомнениями и надеждами. Я отдал предпочтение хирургу, который понравился мне своим ясным взглядом и исходившим от него ощущением тепла: с ним я почувствовал, что меня «лечат», еще до того, как он начал меня осматривать. Для этого достаточно малости: улыбки, интонации, каких-то простых слов. Мне понравилась фраза, которую он сказал мне: «Мы никогда не знаем, с чем столкнемся во время операции, и я ничего не могу вам обещать. Единственное, в чем вы можете быть уверены, – я сделаю все, что в моих силах». И я почувствовал, что он говорит искренне, что он действительно сделает все, что сможет. Мне нужна была именно эта вера; гораздо нужнее, чем оборудование по последнему слову техники».
